Древняя Кровь
У нее такая древняя кровь
что те кто казались - стали как есть
как будто бы их здесь нет
И они лезли из кожи вон
чтобы оставить на ней свой след
не зная что это нельзя купить
И они вились вокруг ее ног
как мотыльки на свет
А он пил спирт где-то в углу
глядя на них как в огонь
И он сказал как будто ей вслед
Если падают звезды -
подставишь ли ты им ладонь?
От него ждали больших проблем
как будто бы он учебник неврозов
с ответами в самом конце
И он был продан и отдан в плен
И каждый был волен не вытерев рук
собрав семью и накрыв на стол
смотреть кино о запретных плодах
на белом как снег лице
И я кричал: Ну как вы могли
Не подходи! Не тронь!
Но он сказал мне: Здесь нет козырей
Просто падают звезды
Подставит ли кто-то ладонь?
И когда этот фильм будет кончен и снят
и когда отзвучит последний звонок
и затихнет прощальный вальс
мы останемся как будто после грозы
Да, я слышал гром, но я не помню когда
Я видел свет и я слышал удар
Слава богу гроза прошла стороной
не задев ни меня ни вас
Но почему-то на стуле в углу
несколько раз как кровь
И я не помню кто это сказал:
Если падают звезды
подставишь ли ты им ладонь?
Наверх
Когда пройдет боль
Когда пройдет дождь - тот, что уймет нас,
Когда уйдет тень над моей землей,
Я проснусь здесь; пусть я проснусь здесь,
В долгой траве, рядом с тобой.
И пусть будет наш дом беспечальным,
Скрытым травой и густой листвой.
И узнав все, что было тайной,
Я начну ждать, когда пройдет боль.
Пусть идет дождь, пусть горит снег,
Пускай поет смерть над густой травой.
Я хочу знать; просто хочу знать,
Будем ли мы тем, что мы есть, когда пройдет боль.
Наверх
Генерал Скобелев
Мне снился генерал Скобелев,
Только что попавший в тюрьму.
Мне снилось, что он говорил с водой,
И вода отвечала ему.
Деревья слушали их,
Вокруг была пустота.
Была видна только тень от круга,
И в ней была тень креста.
Дело было на острове женщин,
Из земли поднимались цветы.
Вокруг них было Белое море,
В море громоздились льды.
Женщины стояли вокруг него,
Тонкие, как тополя.
Над их ветвями поднималась Луна,
И под ногами молчала земля.
Генерал оглянулся вокруг и сказал:
"Прекратите ваш смех.
Дайте мне веревку и мыло,
И мы сошьем платья для всех.
Немного бересты на шапки,
Обувь из десяти тысяч трав;
Потом подкинем рябины в очаг,
И мы увидим, кто из нас прав."
Никто не сказал ни слова,
Выводы были ясны.
Поодаль кругом стояли все те,
Чьи взгляды были честны.
Их лица были рябы
От сознанья своей правоты;
Их пальцы плясали балет на курках,
И души их были пусты.
Какой-то случайный прохожий
Сказал: "Мы все здесь, вроде, свои.
Пути Господни не отмечены в картах,
На них не бывает ГАИ.
Можно верить обществу,
Можно верить судьбе,
Но если ты хочешь узнать Закон,
То ты узнаешь его в себе."
Конвой беспокойно задвигался,
Но пришедший был невидим для них.
А генерал продолжал чинить валенки,
Лицо его скривилось на крик.
Он сказал: "В такие времена, как наши,
Нет места ненаучной любви", -
И руки его были до локтей в землянике,
А может быть - по локоть в крови.
Между тем, кто-то рядом бил мух,
Попал ему ложкой в лоб.
Собравшиеся скинулись,
Собрали на приличный гроб.
Священник отпел его,
Судья прочитал приговор;
И справа от гроба стоял председатель,
А слева от гроба был вор.
Этот случай был отмечен в анналах,
Но мало кто писал о нем.
Тот, кто писал, вспоминал об общественном,
Чаще вспоминал о своем.
А деревья продолжают слушать,
Гудит комариная гнусь;
И женщины ждут продолженья беседы,
А я жду, пока я проснусь.
Наверх
Капитан Воронин
Когда отряд въехал в город, было время людской
доброты
Население ушло в отпуск, на площади томились
цветы.
Все было неестественно мирно, как в кино, когда
ждет западня.
Часы на башне давно били полдень какого-то
прошедшего дня.
Капитан Воронин жевал травинку и задумчиво
смотрел вокруг.
Он знал что все видят отраженье в стекле все
слышат неестественный стук.
Но люди верили ему как отцу, они знали кто все
должен решить.
Он был известен как тот кто никогда не спешил,
когда некуда больше спешить
Я помню кто вызвался первым, я скажу вам их
имена.
Матрос Егор Трубников индеец Острие Бревна
Третий был без имени, но со стажем в полторы тыщи
лет
И прищурившись как Клинт Иствуд, капитан Воронин
смотрел им вслед
Ждать пришлось недолго, не дольше чем зимой
ждать весны
Плохие новости скачут как блохи, а хорошие и так
ясны.
И когда показалось облако пыли там где
расступались дома,
дед Василий сказал совсем охренев: наконец-то мы
сошли с ума.
Приехавший соскочил с коня, пошатнулся и упал
назад
Его подвели к капитану и всем стало видно что
Воронин был рад
Приехавший сказал: О том что я видел я мог бы
говорить целый год
Суть в том что никто кроме нас не знал где здесь
выход и даже мы не знали где вход.
На каждого, кто пляшет русалочьи пляски есть
тот кто идет по воде.
Каждый человек он как дерево, он отсюда и больше
нигде
И если дерево растет, то оно растет вверх, и никто
не волен это менять.
Луна и солнце не враждуют на небе, и теперь я могу
их понять.
Конечно только птицы в небе и рыбы в море знают
кто прав.
Но мы знаем что о главном не пишут в газетах, и о
главном молчит телеграф
И может быть город назывался Маль-Пасо, а может
быть Матренин Посад
Но из тех кто попадал туда, еще никто не
возвращался назад
Так что нет причин плакать, нет повода для
грустных дум
Теперь нас может спасти только сердце, потому что
нас уже не спас ум.
А сердцу нужны и небо и корни, оно не может жить в
пустоте
Как сказал один мальчик, случайно бывший при
этом, отныне все мы будем не те.
Наверх
Пятнадцать голых баб
(А. Гуницкий)
Что толку быть собой,
Не ведая стыда,
Когда пятнадцать баб
Резвятся у пруда;
Нагие поезда,
Пустые города,
Пришедшие, увы,
В упадок навсегда.
Что толку быть тобой,
Бесстыжая звезда,
Когда пятнадцать баб
Умчатся в никуда;
Чужая борода,
Горелая вода,
Пришедшая, увы,
В упадок навсегда.
Что толку быть в тебе,
Горелая вода,
Когда пятнадцать баб
Вернутся навсегда;
Чужая борода,
Жестокая орда,
Пришедшая, увы;
Пришедшая, увы.
Что толку просто быть,
Жестокая орда,
И бабы у пруда
Не ведают стыда;
Пустые поезда,
Нагие города,
Пришедшие, увы,
В упадок навсегда.
Наверх
Критику
Ты в плоскости ума
Подобен таракану,
А в остальном подобен пескарю;
Все лысиной вертишь,
И ждешь, когда я кану,
А может быть, сгорю;
И в этот черный час,
Чапаеву подобен,
Ты выползешь из всех своих щелей;
Как Усть-Илимский ГЭС,
Ты встанешь меж колдобин,
И станешь мне в могильную дыру
Просовывать елей.
А я, бесплатно
Над тобой летая,
И хохоча,
Смотрю, как голова твоя,
Портвейном облитая,
Перегорела, как авто-
-мобильная свеча.
Наверх
Русская Симфония
(А. Гуницкий)
Издалека течет река,
Ей жить осталось года три.
В объятьях черного крюка
Она умрет, а ты смотри:
Там на горе у трех осин
Гуляет полуидиот,
Жует он сгнивший апельсин
И корочки плюет вперед.
Он шел упорно и упрямо,
Он верил в старую сову.
И у дверей святого храма
Ему сломали голову.
Он умер - ну а что сова?
Цела, здорова и жива!
Когда мы были молоды,
Мы все носили бороды,
Мы все растили волосы
И пели ясным голосом.
Теперь другой расклад,
Дороги нет назад...
Зеркала вы мои, зеркала!
Потому что я пьяница, что ли,
Возвращаюсь я к вам поневоле,
Позабыв про другие дела;
Зеркала вы мои, зеркала;
Гастроном на улице Ракова
Был построен зодчим из Кракова,
Но его забыла История;
Вот такая, брат, оратория...
Наверх
Сирин, Алконост, Гамаюн
В жилищных конторах лесной полумрак;
На крышах домов фонари с египетской тьмой:
Тронулся лед - так часто бывает весной:
Живущим на льдинах никто не сказал,
Что может быть так...
Откуда нам знать, что такое волна?
Полуденный фавн, трепет русалок во тьме...
Наступает ночь - начнем подготовку к зиме;
И может быть, следующим, кто постучит
К нам в дверь,
Будет война...
Я возьму на себя зеркала,
Кто-то другой - хмель и трепетный вьюн...
Все уже здесь: Сирин, Алконост, Гамаюн;
Как мы условились, я буду ждать по ту
Сторону стекла.
Наверх
Ласточка
Прыг, ласточка, прыг, по белой стене.
Прыг, ласточка, прыг, прямо ко мне;
Солнце взошло - видно время пришло.
Прыг, ласточка, прыг - дело к войне.
Прыг, ласточка, прыг, прямо на двор;
Прыг, ласточка, прыг, в лапках топор.
С одной стороны свет; другой стороны нет.
Значит, в нашем дому спрятался вор.
Жизнь канет, как камень, в небе круги.
Прыг, ласточка, прыг - всюду враги.
На битву со злом взвейся сокол, козлом,
А ты, ласточка, пой, а вслед не беги.
Пой, ласточка, пой - а мы бьем в тамтам.
Ясны соколы здесь, ясны соколы там.
Сокол летит, а баба родит;
Значит, все, как всегда, и все по местам...
Наверх
Государыня
Государыня,
Помнишь ли, как строили дом -
Всем он был хорош, да пустой;
Столько лет
Шили по снегу серебром,
Боялись прикоснуть кислотой;
Столько лет
Пели до седьмых петухов,
Пели, но боялись сказать.
Государыня,
Ведь если ты хотела врагов,
Кто же тебе смел отказать?
Так что же мы
До сих пор все пьем эту дрянь,
Цапаем чертей за бока?
Нам же сказано,
Что утро не возьмет свою дань,
Обещано, что ноша легка;
Так полно, зря ли мы
Столько лет все строили дом -
Наша ли вина, что пустой?
Зато теперь
Мы знаем, каково с серебром;
Посмотрим, каково с кислотой...
Наверх
Никита Рязанский
Никита Рязанский
Строил город, и ему не хватило гвоздя.
Никита Рязанский
Протянул ладони и увидел в них капли дождя;
Никита Рязанский
Оставил город и вышел в сад.
Никита Рязанский
Оставль старца и учаше кто млад...
Святая София
Узнав о нем, пришла к нему в дом;
Святая София
Искала его и нашла его под кустом;
Она крестила его
Соленым хлебом и горьким вином,
И они молились и смеялись вдвоем:
Смотри, Господи:
Крепость, и от крепости - страх,
И мы, дети, у Тебя в руках,
Научи нас видеть Тебя
За каждой бедой...
Прими, Господи, этот хлеб и вино,
Смотри, Господи, - вот мы уходим на дно;
Научи нас дышать под водой...
Девять тысяч церквей
Ждут Его, потому что Он должен спасти;
Девять тысяч церквей
Ищут Его, и не могут Его найти;
А ночью опять был дождь,
И пожар догорел, нам остался лишь дым;
Но город спасется,
Пока трое из нас
Продолжают говорить с Ним:
Смотри, Господи:
Крепость, и от крепости - страх,
И мы, дети, у Тебя в руках,
Научи нас видеть Тебя
За каждой бедой...
Прими, Господи, этот хлеб и вино;
Смотри, Господи, - вот мы уходим на дно:
Научи нас дышать под водой...
Наверх
Волки и Вороны
Пили-пили, а проснулися - и ночь пахнет ладаном.
А кругом высокий лес, темен и замшел.
То ли это благодать, то ли это засада нам;
Весело наощупь, да сквозняк на душе.
Вот идут с образами - с образами незнакомыми,
Да светят им лампады из-под темной воды;
И я не помню, как мы встали, как мы вышли из
комнаты,
Только помню, что идти нам до теплой звезды...
Вот стоит храм высок, да тьма под куполом.
Проглядели все глаза, да ни хрена не видать.
Я поставил бы свечу, да все свечи куплены.
Зажег бы спирт на руке - да где ж его взять?
А кругом лежат снега на все четыре стороны;
Легко по снегу босиком, если души чисты.
А мы пропали бы совсем, когда б не волки да
вороны;
Они спросили: "Вы куда? Небось, до теплой
звезды?.."
Назолотили крестов, навтыкали, где ни попадя;
Да променяли на вино один, который был дан.
А поутру с похмелья пошли к реке по воду,
А там вместо воды - Монгол Шуудан.
А мы хотели дать веселый знак ангелам,
Да потеряли их из виду, заметая следы;
Вот и вышло бы каждому по делам его,
Если бы не свет этой чистой звезды.
Так что нам делать, как нам петь, как не ради
пустой
руки?
А если нам не петь, то сгореть в пустоте;
А петь и не допеть - то за мной придут орлики;
С белыми глазами, да по мутной воде.
Только пусть они идут - я и сам птица черная,
Смотри, мне некуда бежать: еще метр - и льды;
Так я прикрою вас, а вы меня, волки да вороны,
Чтобы кто-нибудь дошел до этой чистой звезды...
Так что теперь с того, что тьма под куполом,
Что теперь с того, что ни хрена не видать?
Что теперь с того, что все свечи куплены,
Ведь если нет огня, мы знаем, где его взять;
Может правда, что нет путей, кроме торного,
И нет рук для чудес, кроме тех, что чисты,
А все равно нас грели только волки да вороны,
И благословили нас до чистой звезды...
Наверх
Елизавета
У Елизаветы два друга:
Конь, и тот, кто во сне.
За шторами вечный покой, шелест дождя,
А там, как всегда, воскресенье,
И свечи, и праздник,
И лето, и смех,
И то, что нельзя...
Скажи мне, зачем тогда
Статуи падали вниз, в провода,
Зачем мы стрелялись и шли
Горлом на плеть?
Она положила
Мне палец на губы,
И шепчет: "Делай, что хочешь,
Но молчи, слова - это смерть;
Это смерть..."
И наши тела распахнутся, как двери,
И - вверх, в небеса,
Туда, где привольно лететь,
Плавно скользя.
А там, как всегда, воскресенье,
И свечи, и праздник,
И лето, и смех,
И то, что нельзя;
То, что нельзя...
Наверх
Иван и Данило
Иван и Данило; вот идут Иван и Данило.
Мне скажут: "Как это мило", я скажу: "Иван и
Данило".
Мой лирический герой сидит в Михайловском саду,
Он курит папиросы у всех на виду,
Из кустов появляются Иван и Данило,
Он глядит на них глазами;
Он считает их персонажами собственных книг,
Он думает, не стал ли он жертвой интриг,
Он думает, не пил ли он чего-нибудь такого,
Дык, не пил, елы-палы, нет;
Вои идут Иван и Данило, вот идут Иван и Данило.
Мне скажут: "Все это было"; я скажу: "Иван и
Данило".
На заборе сидит заяц в алюминиевых клешах,
Он сам себе начальник и сам падишах,
Он поставил им мат и он поставил им шах,
И он глядит на них глазами;
В исполкоме мне скажут; "Это чушь и это
бред!",
Но я видел исполкомы, которых злесь нет,
Они сам себе сельпо и сам центральный комитет,
И глядят на них глазами;
Куда идут Иван и Данило; Иван и Данило.
Меняя шило на мыло, вот идут Иван и Данило.
Вот идет Тиглат Палисар, вот идет Тиглат
Палисар,
Раньше он был начальник, а теперь стал цар; Тиглат
Палисар.
Вслед идет Орфей Пифагор, вслед идет Орфей
Пифагор;
Вместе с Еврипидом из-за леса из-за гор,
Вот идет Орфей Пифагор.
Вслед идет Сирень да не та, вслед идет Сирень да
не та.
Эй, лихие люди, отворяйте ворота,
Вот идет Сирень да не та.
А вслед идут Иван и Данило; вот идут Иван и
Данило.
За ними белая кобыла; вот идут Иван и Данило...
Наверх
Без Женщин
(А. Вертинский)
Как хорошо без женщин и без фраз
Без горьких слез и сладких поцелуев
Без этих милых слишком честных глаз
Которые вам лгут и вас еще ревнуют
Как хорошо без театральных сцен
Без долгих благородных объяснений
Без этих истерических измен
Без этих запоздалых объяснений
И как смешна нелепая игра
Где проигрыш велик
А выигрыш так ничтожен
Когда партнеры ваши шулера
А выход из игры уж невозможен
Как хорошо проснуться одному
В своем уютном холостяцком флэте
И знать что ты не должен никому
Давать отчет никому на свете
Как хорошо с приятелем вдвоем
Сидеть и пить простой шотландский виски
И улыбаясь вспоминать о том
Что с этой дамой вы когда-то были близки
А чтобы проигрыш немного отыграть
С ее подругою затеять флирт невинный
Чтоб как-нибудь чуть-чуть застраховать
Простое самолюбие мужчины
Наверх
Тихонько Любить
(А. Вертинский)
Вы стояли в театре в углу за кулисами
А за Вами словами звеня
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня
Кто-то злобно шипел: Молодой да удаленький
Вот кто за нос умеет водить
И тогда Вы сказали: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?
А потом был концерт. Помню степь белоснежную
На вокзале Ваш мягкий поклон
В этот вечер Вы были особенно нежною
Как лампадка у старых икон
А потом - города, степь, дороги, проталинки
Я забыл то чего не хотел бы забыть
И осталась лишь фраза: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?
Наверх
Ангел
Я связан с ней цепью,
Цепью неизвестной длины.
Мы спим в одной постели
По разные стороны стены.
И все замечательно ясно,
Но что в том небесам?
И каждый умрет той смертью,
Которую придумает сам.
У нее свои демоны,
И свои соловьи за стеной,
И каждый из них был причиной,
По которой она не со мной.
Но под медленным взглядом икон
В сердце, сыром от дождя,
Я понял, что я невиновен,
И значит, что я не судья.
Так сделай мне ангела,
И я подарю тебе твердь.
Покажи мне счастливых людей,
И я покажу тебе смерть.
Поведай мне чудо
Побега из этой тюрьмы,
И я скажу, что того, что есть у нас,
Хватило бы для больших, чем мы.
Я связан с ней цепью,
Цепью неизвестной длины,
Я связан с ней церковью,
Церковью любви и войны.
А небо становится ближе,
Так близко, что больно глазам;
Но каждый умрет только той смертью,
Которую придумает себе сам.
Наверх
День Радости
Нам выпала великая честь
Жить в перемену времен;
Мы въехали в тоннель,
А в конце стоит крест.
А в топке паровоза ждет дед Семен;
Он выползет и всех нас съест.
Так отпустите поезда,
Дайте машинисту стакан;
Отпустите поезда -
Они ни к чему в эти дни.
Только темная вода,
На много сотен лет - темная вода.
И теперь я люблю тебя,
Потому что мы остались одни;
Когда то, что мы сделали,
Выйдет без печали из наших рук;
Когда семь разойдутся,
Чтобы не смотреть, кто войдет в круг;
Когда белый конь
Встретит своих подруг,
Это день радости.
Когда звезда-можжевельник
Ляжет перед нами в огне,
Когда в камнях будет сказано
То, что было сказано мне;
Когда над чистой водой
Будет место звериной Луне,
Это день радости.
Когда то, что мы сделали,
Выйдет без печали из наших рук,
Когда семь разойдутся,
Потому что не от кого прятаться в круг;
Когда белый конь
Узнает своих подруг,
Это день радости.
И теперь, когда нечего ждать,
Кроме волчьей зари;
Стеклянная стена,
И пламя бесконечной зимы -
Это ж, Господи, зрячему видно,
А для нас повтори:
Бог есть Свет, и в нем нет никакой тьмы.
Наверх
|
